В 1971 году Владимир Китов, будущий руководитель команд программистов Минморфлота СССР и ЦНИИ «Монолит», топ-менеджер DEC, Siemens и Fujitsu, историк информатики, пришел на практику в Главный вычислительный центр Госплана СССР. Здание, где теперь находится Аналитический центр администрации президента РФ, было первым, построенным специально для гражданского ВЦ. Главным активом программистов Госплана были компьютеры «System 4» британской корпорации ICL, такие же за валюту были куплены советским правительством для Минморфлота, Внешторга, Госснаба, Института проблем управления АН СССР и завода АЗЛК, выпускавшего автомобили «Москвич».

«Компьютеры третьего поколения ICL System 4 были последователями компьютеров IBM/360, которые, как известно, чисто пакетные. Пакетный режим — это когда задания в наборах перфокарт сдаются в службу операторов, те их запускают на компьютере, потом получают распечатки на АЦПУ (алфавитно-цифровом печатающем устройстве) и раздают по отделам пользователям. Он был очень громоздким и трудоемким, конечно, запускать и отлаживать программы в режиме диалога во многих случаях было бы удобнее, — рассказывает Владимир Китов. — Но освоение ПО реального времени в число приоритетных задач ГВЦ тогда не входило. Поэтому его и поручили мне — молодому специалисту. Как говорится, на перспективу. Так получилось, что мне крупно повезло, я занялся новым перспективным делом — освоением системного ПО реального времени и созданием пользовательских программ, обеспечивающих использование компьютеров в диалоговом режиме с пользователями удаленных терминалов — дисплеев».

Британская корпорация ICL достаточно охотно сотрудничала с Советским Союзом и другими странами социалистического лагеря, пользуясь поддержкой собственного правительства. ICL — единственный крупный производитель компьютерной техники в Великобритании — не выдерживал конкуренции американцев и находился в постоянном поиске новых рынков сбыта, власти же были заинтересованы в сохранении перспективной отрасли национальной промышленности. В 1970 году ICL выручила от продажи компьютеров в Восточную Европу $ 10 млн: сумма была относительно небольшой, но британцы верили в перспективы дальнейшего сотрудничества.

Такие поставки гражданским организациям не были полностью запрещены торговыми соглашениями западных стран. Однако ЦРУ, внимательно следившее за контактами ICL с СССР, неоднократно обращало внимание на британский экспорт техники двойного назначения и связи советских институтов-импортеров с военными заказами. Называли они и конкретных заинтересованных лиц среди бизнесменов и чиновников, в том числе американских, с которыми представители ICL согласовывали некоторые сделки.

В 1975 году Владимир Воробьев начал работу в Ленинградском научно-исследовательском вычислительном центре (ныне — СПИИРАН: Санкт-Петербургский институт информатики и автоматизации Российской академии наук). Он занимался математическим обеспечением компьютеров, а позже возглавил профильную лабораторию, которой руководил на протяжении 30 лет. В середине 1970-х большинство научных исследований в СССР делалось на БЭСМ-6, но в 1978-м в Ленинграде появилась американская Cyber 170 фирмы CDC.

«Всего в СССР их было штук шесть или семь, — вспоминает Владимир Воробьев. — Стоили они очень дорого — за каждую заплатили по по $ 5 млн золотом — и поставлялись вместе с программным обеспечением фирмы-изготовителя — Control Data Corporation. Оно было на порядок лучше, чем для БЭСМ-6… У Cyber 170 был готовый алгоритм решения дифференциальных уравнений, на БЭСМ-6 их нужно было программировать вручную».

Производительность Cyber 170 также была значительно выше, чем у советских компьютеров. Это приобретало критическое значение при проектировании ядерных реакторов или исследовании недр. Поэтому одну из машин, по словам Воробьева, тогда отравили геофизикам на Сахалин.

CDC отгрузили компьютеры в СССР вполне официально. КоКом при этом принял интересное решение: часть функций машин была заблокирована. Время от времени журналы задач также проверяли американские инженеры, которые должны были убедиться, что Cyber 170 в советских институтах не используют для выполнения военных заказов.

Идея создать доступный компьютер, который было бы легко освоить, пришла Юрию Добушу и его коллегам из секретного ОКБ Львовского Политехнического института раньше, чем они впервые увидели ZX Spectrum. Машина должна была быть простой, но при этом открывать доступ к максимальному количеству существующих компьютерных программ. Работа над ней началась в 1985 году, а львовский клон «Спектрума», скорее всего, стал первым в СССР.

«Мой коллега и сотрудник Евгений Натопта рассказал, что один иностранный студент привез во Львов «Спектрум», и предложил мне заняться разработкой прототипа на базе имеющейся элементной базы, — вспоминает Юрий Добуш. — Один из знакомых одолжил этот «Спектрум», и мы на его квартире провели анализ и осциллографирование сигналов на плате. Общая структурная схема была известна от наших коллег из Каунаса. Сами ощущения сейчас трудно вспомнить, но мы просто загорелись этим делом».

Проблем с доступом к любым советским микросхемам у инженеров львовского ОКБ, выполнявшего военные заказы, не было. Перед ними стояла сугубо творческая задача — разработать на их основе новую схему, способную воспроизвести интерфейсы взаимодействия компонентов и контроллер графического дисплея. Два месяца группа работала без выходных с краткими перерывами на сон, пока однажды ночью в октябре 1985 года не запустила на собственном варианте «Спектрума» первую программу. Ей стала игра Jumping Jack.

Сознательный поиск технически сложных задач, высокое мастерство реверс-инжиниринга и адаптации, относительное равнодушие к судьбе разработок и отсутствие мотивации к извлечению из нее прибыли кажутся нам характерными чертами советской инженерной культуры.

Александр Труханов — соавтор книг «А я был в компьютерном городе» и «Энциклопедия профессора Фортрана» — специально для IT-музея DataArt побеседовал со своим знакомым, бизнесменом Константином Смирновым. В конце 1980-х Константин ушел из аспирантуры и, забросив гидродинамику, присоединился к кооперативному движению.

Его знакомые по туристическому движению, вообще-то представлявшие молодежный жилищный кооператив, как раз принялись осваивать госпрограмму по компьютеризации советской энергетики. Смирнов монтировал локальные сети по 10–15 персоналок в управлениях строительством атомных станций, где и столкнулся с бизнесом британского «люмпена-контрафактника».

«Это был, как я сейчас понимаю, обычный птушник, которого обучили пусконаладочным работам на больших компьютерах, поставляемых в СССР в обход КоКом, — вспоминает Константин Смирнов. — К иностранцам у нас тогда относились с определенным пиететом, и английский техник со средним образованием стал обрастать связями. Парень быстро сообразил, что наткнулся на новый Клондайк: компьютеры он и сам может купить, а затем перепродать в Страну советов вместе с инсталляцией. И все бы хорошо, но вместо лицензионного сетевого софта поставлял на объекты пиратские копии с самопальными этикетками на дискетах. Мы обратили на это внимание и заставили заменить их на оригинал. Заменил. Но это был только один комплект из почти 30 пиратских».

Совсем другим был швейцарский барон по имени Гарри, с которым Константин познакомился, русифицируя партию принтеров. Работа была нудной, но бывший аспирант физтеха оптимизировал процесс, так что ее скорость выросла в два с половиной раза. Через полторы недели он получил увесистый конверт, который покрыл второй взнос на трехкомнатную кооперативную квартиру. Выполнив еще пару подобных халтур, Смирнов привлек внимание владельца бизнеса.

«По слухам, у барона Гарри были и замок, и безукоризненная родословная. Вот только денег на содержание замка не хватало. Так что заняться продажей компьютерной техники его заставили житейские обстоятельства, — рассказал Константин. — Поначалу он ориентировался на поставку дорогих и больших компьютеров класса VAX — графических станций. Бизнес на продаже и сборке персональных компьютеров барон долго игнорировал (хлопот столько же, а денег меньше) и просмотрел, как стало ясно позже, направление с колоссальным потенциалом».